А Петру-то казалось, что ничего на свете нет лучше солнечного тепла. Вот он и наворотил в одну кучу великое множество камней да скал и поднял их поближе к солнцу. А сверху настелил тонюсенький слой рыхлого чернозема и решил, что лучше и быть не может.
Тем временем в Смоланде пролились сильные дожди. Всю землю смыло, и кругом торчали лишь голые скалы! Только кое-где на каменных глыбах лежали глина и тяжелый гравий. Было ясно, что, кроме ели да можжевельника, мха да вереска, на тощих смоландских почвах ничего расти не будет. Вдоволь там было только воды. Она затопила все ущелья в горах. Она плескалась в бесчисленных озерах, реках и ручьях, не говоря уж о болотах и топях, простиравшихся далеко-далеко во все стороны. Но если в одних местах воды было в избытке, в других ее страшно недоставало, и огромные поля казались высохшими пустошами, где при малейшем дуновении ветерка тучами взметались вверх песок и земля.
— О чем ты думал, сотворяя такие угодья? — с досадой спросил Господь.
Петр оправдывался тем, что он-де хотел поднять землю выше, вровень с горами, чтобы она получала побольше солнечного тепла.
— Но ведь на ее долю придется немало и ночных холодов, — молвил Господь, — ведь с неба сходят и холода! Боюсь, что и та малость, которая здесь растет, померзнет.
Ясно, Петр об этом даже не подумал.
— Да, — огорчился Господь, — на этой скованной морозами земле вряд ли что родится… И ничего тут не поделаешь!
Когда маленький Матс доходил в рассказе до этого места, Оса-пастушка всякий раз его перебивала:
— Терпеть не могу, малыш Матс, когда ты говоришь, что в Смоланде так худо! Ты, видно, забыл, сколько там доброй земли! Вспомни хотя бы об уезде Мёре у пролива Кальмарсунд. Пашни там — одна возле другой, ну точь-в-точь как в Сконе. А землица до того добрая, плодородная! Чего там только не растет! И где найдешь лучшие посевы?
— А при чем тут я? — упрямился маленький Матс. — Я говорю то, что слыхал от других. За что купил, за то и продаю!
— А я не раз слышала, будто красивее побережья, чем в Чюсте, на свете нет. Вспомни-ка тамошние заливы, да каменистые островки, да рощи! А какие там господские усадьбы! — настаивала Оса.
— Да, это, пожалуй, верно! — сдавался маленький Матс.
— Разве ты не помнишь, — продолжала Оса, — ведь учительница говорила, будто таких людных да прекрасных мест, как в той стороне Смоланда, что расположена южнее озера Веттерн, в Швеции нет? А как красиво там большое озеро и желтые песчаные его берега? А городок Гренна на острове, а Йёнчёпинг, его спичечная и бумажная фабрики! А Мункшё! А Хускварна и большие заводы!
— Твоя правда! — снова соглашался Матс.
— Вспомни-ка, малыш Матс, остров Висингсё, его развалины, дубняк и старинные сказки об этом крае! Вспомни долину, откуда выбегает река Эмон, да селения, мельницы и лесопилку на ее берегах, целлюлозные и деревообделочные фабрики!
— Твоя правда! — уступал маленький Матс. Видно, он бывал всякий раз огорчен ее словами.
Но потом вдруг быстро поднимал голову.
— Ну и дурни же мы! — смеялся он. — Все, о чем ты говорила, находится в той стороне Смоланда, которая была уже до Петра. Там и вправду красиво-прекрасиво! Только и про Петров Смоланд тоже правду говорят. Однако же, — продолжал свой рассказ Матс, — Петр духом не пал и попытался утешить Господа:
— Не принимай это близко к сердцу! Подожди, я сейчас сотворю людей таких выносливых, что они смогут осушать и возделывать болота и очищать каменистую землю под пашни.
Лопнуло тут терпение Господне.
— Нет уж, — сказал он, — отправляйся-ка ты на юг, в Сконе. Я создал добрую, послушную плугу землю, ты же сотвори жителя Сконе. А уж смоландца я сотворю сам!
И сотворил Господь смоландца проворным, веселым, работящим, находчивым и умелым, способным добывать пропитание в бедном своем краю.
— А каким Петр создал жителя Сконе? — не в силах удержаться, всякий раз спрашивал Нильс Хольгерссон — сам родом из Сконе. (Хотя лучше бы ему помолчать!)
— А сам-то ты как думаешь? — отвечал маленький Матс с такой издевкой, что Нильс тут же кидался на него с кулаками. Но Матс был совсем еще кроха, и Оса-пастушка, всего на год старше, тотчас бросалась ему на помощь. Нежная и кроткая, она дралась как львица, если кто-нибудь, бывало, хоть пальцем тронет ее братца. Ну а Нильс Хольгерссон, ясное дело, не желал связываться с девчонкой. Он поворачивался к ним спиной и уходил. И обычно в тот день избегал встречи со смоландскими ребятишками.
В юго-западной стороне Смоланда есть уезд, который зовется Суннербу. Местность там совсем гладкая, ровная, и тот, кто видит ее зимой, не иначе думает, что под снегом лежат обширные луга да плодородные поля. На равнинах-то по-другому и не бывает! Но когда в начале апреля снег в Суннербу наконец тает, оказывается, что под ним ничего нет, кроме сухих песчаных пустошей, поросших вереском, голых скалистых глыб да больших топких болот. Правда, там есть кое-где и поля, но они так малы, что о них не стоит и говорить. Редкие крестьянские домики, выкрашенные в серый или красный цвет, прячутся в березовых рощах, словно боясь, что их увидят.
Там, где уезд Суннербу примыкает к провинции Халланд, есть песчаная, поросшая вереском пустошь, такая громадная, что если встать у одного ее края, другого не увидишь. Растет там лишь один вереск. Эти маленькие растения с корявым стволом, искривленными веточками и сухими листиками воображают, будто они — деревья! И ведут себя как настоящие деревья, расстилаясь на широких просторах, словно леса, и выживают каждого, кто только вздумает попасть в их общество.